Батальоны просят нефти. Из-за неё российские военные в Чечне убивают друг друга

Бахтияр Ахмедханов

"Сегодня главными расхитителями нефти являются русские генералы. Это знают все, в том числе и в Кремле.

Но ничего с этим сделать не могут. И не смогут..."

(Из интервью М. Удугова информационному агентству "Маршо")

"Очевидна причастность военных к массовым хищениям нефти"

(Из интервью гендиректора ОАО "Грознефтегаз" Б. Хамидова гудермесской газете "Гумс")

Мой собеседник похож на Вождя из "Полета над гнездом кукушки" — те же огромный рост, невозмутимое лицо, то же спокойное презрение к окружающей действительности.

Каждое утро, примерно между 4 и 6 часами, Вождь подгоняет свой нефтевоз к яме у скважины (все объяснения — по ходу текста) и, залив цистерну, отправляется в сторону Ингушетии, где его уже ждут посредники. Они платят по 500 рублей за тонну сырой нефти и везут её дальше — на ингушские, осетинские и даже кабардинские мини-заводы. А Вождь на пустом нефтевозе возвращается домой, в пригород Грозного. Выручку — 5 тысяч рублей минус отстежки на постах — он отдает "крыше", на которую работает шесть дней в неделю, и только один день — на себя.

При Масхадове у Вождя была другая "крыша", теперь — военные. Тех Вождь просто не любил, этих — просто ненавидит.

- Если они узнают, что я говорил с тобой, то завтра же за мной приедут. Кто "они"? Комендатура, ОМОН или ещё кто — какая тебе разница? Их много, и они делят нашу нефть. При этом часто стреляют и убивают друг друга, но ещё чаще — нас. Бывает, что, когда не могут поделить скважину, расстреливают "чужих" рабочих, а скважину поджигают.

В селах и посёлках Грозненского сельского района машины-бензовозы стоят у ворот и во дворах совершенно открыто. Подобно Вождю из Грозного, их владельцы тоже работают на военных — чаще всего из комендатур. В ведении силовиков и правоохранителей находятся, как правило, и другие объекты местной нефтяной инфраструктуры. Например ЯМЫ.

Их особенно много в районе Грозного, то есть там, где на протяжении десятков лет шла активная добыча нефти. Земля здесь буквально пропитана ею, и если вырыть достаточно глубокую яму, то со дна её можно доставать так называемый конденсат. Иногда он практически не уступает 76-му бензину, но чаще всего представляет собой жуткий суррогат, за пару лет убивающий даже совершенно новый двигатель. Если яма в вашем дворе — считайте, стабильный доход обеспечен. Но платить при этом придётся все равно.

Ямы копать трудно и опасно, поэтому метр в глубину стоит 500 рублей, а ямы бывают и 20-метровые. Работать с ямой ещё опаснее: пары конденсата быстро разрушают организм, люди жалуются на самые различные недуги — от облысения до импотенции.

Как правило, в радиусе нескольких десятков метров от ямы нет ничего живого — только люди.

То же самое — и у СКВАЖИН с "ЛОВУШКАМИ".

Те, что я видел, производили обманчивое впечатление бесхозных. Проводники были как на иголках и просили "смотреть быстро". И даже местные милиционеры, с которыми довелось провести один день, вели себя в районе скважины крайне нервно. На вопрос, не боевиков ли они боятся, милиционеры засмеялись и ответили, что боевики — далеко не самое страшное.

Милиционеры рассказали, что совсем недавно здесь произошла стычка: российские военные обстреляли и сожгли машину с российскими же омоновцами, три человека при этом было убито. После объявили, что на омоновцев напали боевики, в качестве которых из посёлка Долинский забрали трёх подростков — их с тех пор никто не видел.

Многие скважины относятся к "фонтанирующим", то есть нефть свободно вытекает и скапливается в специально вырытых ямах-ловушках. Они больше похожи на среднего размера — площадью до квадратного километра — заполненные нефтью пруды, у которых и заправляются наливники.

Иногда ямы переполняются и их поджигают. Иногда из ям воруют нефть неорганизованные местные жители — как те шестеро, убитые две недели назад. За ямами присматривают. Как и за ЗАВОДАМИ-"САМОВАРАМИ".

Мини-завод одновременно похож и на циклопических размеров самогонный аппарат (принцип работы абсолютно тот же), и на ад в миниатюре. Под огромной бочкой, в которую закачана сырая нефть, горит газовая горелка, от бочки труба подает пар в емкость со змеевиком — системой охлаждения, а оттуда готовый продукт поступает в емкость № 3.

Процесс сопровождается страшной вонью и копотью, в ночь нашего посещения моросил дождь, воздух был насыщен нефтяными парами, и при каждом вдохе я почти ощущал, как оседают на лёгких мельчайшие капли. После дождя ветер разносит эту дрянь на очень приличные расстояния — таксисты в Назрани (а это почти 100 километров) рассказывали, что в сырую погоду и при условии ветра со стороны Чечни машины покрываются тонким коричневатым налётом.

Предприятия обычно прячут в складках рельефа, а "топят", как правило, по ночам, когда не летает авиация. Я видел маленький завод — производительностью не более 10 тонн солярки за ночь, но, говорят, есть и настоящие "гиганты", выдающие до 40 тонн. Тонна солярки прямо на заводе стоит полторы тысячи рублей, на АЗС в соседних республиках — в пять раз дороже.

Каждый завод обслуживает бригада в среднем из пяти человек. Это обычные работяги, запуганные и совершенно аполитичные, — им все равно на кого "пахать", платили бы деньги. Большинство работали ещё на полевых командиров и вспоминают те времена с удовольствием — командиры не бомбили и не зачищали. А вообще, задушевной беседы под ровный гул горелки не получилось — здесь каждый незнакомый человек воспринимается как потенциально опасный.

За соляркой приезжают обычно владельцы частных бензовозов, работающие частично под военной "крышей", частично на свой страх и риск. С двумя такими отчаянными ребятами я встретился на окраине Горагорска. Они стояли на обочине, багровые от злости — не доехали считанных километров до поста со "своими" федералами. Их нагнал "уазик" с вооруженными до зубов омоновцами, от которых пришлось откупиться 10 тысячами рублей. Тогда как прибыль от продажи в Ингушетии 10 тонн солярки — всего пять.

Бывает, впрочем, что все проистекает по гораздо худшему сценарию.

- Я, ещё двое чеченцев и два ингуша на бензовозах ехали от Грозного в сторону Малгобека, это в Ингушетии. Нас сопровождали военные, у них был ЗИЛ, а на платформе ЗУШка. На одном посту нашу колонну остановили другие федералы. У тех был БТР. Они долго спорили, а потом стали стрелять друг в друга. Платформу с ЗУШкой разнесли в щепки, после чего мы отошли. У нас ранили одного водителя-чеченца, а другого водителя, ингуша, убили. В тот же вечер тело отвезли родным в Малгобек, там у него осталось семеро детей. А бензовозы стояли ещё два дня, пока те до чего-то не договорились.

Автор этого рассказа — чеченец, водитель бензовоза, регулярно совершающий рейсы из Чечни в Ингушетию. Здесь же, в Ингушетии, живёт семья погибшего и другие очевидцы перестрелки между российскими военными.

Ещё более страшную историю рассказали милиционеры в Чечне. По их словам, не более месяца назад у "15 молзавода" (пригород Грозного) произошел настоящий бой между федералами. Об этом же рассказывают и местные жители. Разнятся данные о потерях: одни говорят, что убито не меньше 15 человек, другие — что не больше 10. И те, и другие утверждают, что военные не поделили нефть.

Через несколько дней знакомые офицеры в Гудермесе подтвердили, что стычки между федералами — не редкость. На нефти делаются огромные деньги, и зачем покидать Чечню, если нефти здесь ещё много? Можно поставить вопрос иначе: зачем кончать войну, если она кормит, и кормит хорошо? Чеченская нефть уникальна, она даёт до 95 процентов полезного выхода — так утверждают специалисты. В сравнении с этой цифрой жизни мирных жителей, да и солдатские жизни — ничто.