Нейтралы здесь не ходят-2

Лучшие друзья журналиста – ФСБ и МВД

Бабицкий работает на Бен-Ладена. Хинштейн чувствует себя Гамлетом

© Фонд "Гласность", 26.04.2000, "Интервью Андрея Бабицкого Сергею Григорьянцу и Александру Мнацаканяну (расшифровка)"

…на первом допросе на это обстоятельство я вообще не обратил на это внимание – как обычные менты: им кажется, что подследственные… А на втором допросе я уже написал заявление о том, что исходя из данных медицинского обследования, по результатам мёд. обследования я прошу ограничить срок следственных действий – допроса двумя часами, хотя мне в больнице было сказано, что лучше не более часа, но я оказал им любезность. И написал, если есть сомнения в объективности медицинского заключения, то прошу назначить повторную экспертизу. Он очень благожелательно отнесся к такой перспективе, сказал, что скорее всего такая экспертиза понадобится, если речь идёт чуть ли не о галлюцинациях, (а у меня в медицинском заключении написано, что я обратился с жалобой на кошмарные сновидения. Действительно, и после прошлой войны это было – это не проблема, депрессия тяжелая была – человек всегда нуждается в послевоенной реабилитации). Мы проведем медицинскую экспертизу и адвокат мой решил, что возможно речь идёт о моей частичной вменяемости – так может быть поставлен вопрос.

С. Григорьянц: Кто адвокат?

А. Бабицкий: Адвокат – очень неплохой человек, правда, первый раз в жизни сталкивающийся с делом, которое связано с политическим контекстом. Зозуля – он генерал-лейтенант и, по-моему, защищал только военных по уголовным делам. Его пригласило радио, как связанного с военным и они надеялись, что он сможет найти с ними общий язык.

С. Г. Есть ещё одни военный, лучший. Во-первых, он абсолютно порядочный, а, во-вторых, он был председателем Московского трибунала.

А. Б. Порядочность Зозули не вызывает у меня сомнений. Он меня пока устраивает.

С. Г.: Когда они говорят о галлюцинациях, они вероятно имеют ввиду ваши рассказы о том, что было в Чечне?

А. Б. Нет, нет, нет! Ну, может быть! Вы знаете, следователь сохранял, по крайней мере, видимость нейтралитета. С самого начала было понятно, что он участвует в спектакле. Когда я летел в рушайловском самолёте в Москву – там была безобразная ситуация. Я понимал, что решение уже принято, раз меня посадили в абсолютно пустой самолёт. Охранники пытались изобразить из себя моих лучших друзей. Когда мы прилетели в Чкаловский, там этот же следователь долго и многозначительно, но совершенно бессмысленно листал том моего дела, якобы решая – изменить мне меру пресечения или нет. Я тоже принял участие в этом спектакле: так же многозначительно на него глядел.

А сейчас у него от допроса к допросу портится настроение, причём по основаниям, никак не связанными с обстоятельствами моего дела. И это очень хорошо чувствует мой адвокат. В следователе появилась внутренняя агрессивность, раздражение. Этот следственный комитет – карманный орган Рушайло. Ему три года до пенсии. По-моему, с одной стороны – он человек нормальный. Но, с другой, глядя на него как человека, – я понимаю, что он сделает все, что его будет просить начальство. Беспрекословно. Его фамилия кажется Данилкин. С одной стороны, когда у него есть возможность остаться порядочным человеком, ничем для этого не поступаясь, он останется. С другой стороны, если от него что-то потребуют, он очень легко все сделает, не задумываясь – нужно ли ему оставаться порядочным человеком или нет.

С. Г.: У меня вопрос для нас важный. Что происходило с обменами? Поскольку мы будем настаивать на продолжении расследования этого дела в отношении обмена.

А. Б.: Надо обращаться к майору Измайлову, который выяснил, что обмен был фиктивный, что этих солдат освободили гораздо раньше, с капитаном Старицей? ситуация та же. Что касается после обмена, то, очевидно, что меня уговаривали поверить, что я нахожусь в Дуба-Юрте. Я Чечню знаю неплохо. Когда я летел в Москву, то сопоставил какие-то детали и здесь много было сделано, чтобы понять что со мной происходит. Я очень точно определил место, где я находился. Это село Автуры. Сейчас Петра Прохазкова даже дом нашла и сфотографировала – Адама Дениева. Что самое забавное, когда ко мне пришел полупьяный Хинштейн пару дней назад я спросил у своего адвоката серию и номер своего фальшивого паспорта. Тут Хинштейн поковырялся в своей записной книжке и назвал те же самые буквы и цифры. По его данным это бланк паспорта был получен ГУБОП для оперативной работы в средине февраля. Но я ничего не могу сделать с этим. Тут очень непонятная ситуация. Он приехал (Хинштейн) и говорит, что надо мочить Рушайло – это негодяй и преступник. Но вместе с тем я должен определиться – мочить ли мне Путина? Я его цитирую. Личная ли это была его инициатива или его кто-то прислал – непонятно.

С. Г.: Может быть и то, и другое.

А. Б.: Я то же думаю. Он пообещал в начале следующей недели опубликовать статью. Поскольку я никак не изменил своих оценок Путина и подписал письмо и тогда статья не появится, то тогда это была не его личная инициатива. Если же это была его личная инициатива, тогда она появится.

С. Г.: Я полагаю, что никаких личных инициатив у него стопроцентно нет и не все от него зависит, даже если он не играл ни в какие игры в данном случае.

А. Б.: У него сведения, которые полностью разваливают моё дело. Мне, конечно, хотелось бы эти данные иметь. Но он их мне не дал – сказал, что опубликует статью.

Вы знаете, что делегация Европарламента пришла к тому же выводу, что и я? Они продублировали все мои оценки на своей пресс-конференции. Они были даны мной на моей пресс-конференции до их поездки в Чечню. Я им ещё передал видеоматериалы.

С. Г.: Что Вы можете сказать о том, что кассета с Вашим задержанием была сфабрикована? Вернее, что это был монтаж?

А. Б.: Дело в том, что они меня снимали довольно долго – минут 10-15. Я им сказал, что я отказываюсь от акции обмена, хотя давал на неё предварительное согласие, потому что в отношении меня нарушен закон. Меня вчера освободил следователь Наурской прокуратуры, подписал постановление о моем освобождении, я провел ещё какое-то время под стражей, что можно квалифицировать как незаконное лишение свободы и ещё суд. Соответственно, до тех пор, пока не буду наказаны виновные в этом лица, я отказываюсь от участия в обмене и считаю, что все, что происходит сейчас – это акция насилия по отношению ко мне. Это все должно было быть снято на пленке, все снималось.

С. Г.: Вся пленка снята в оно время или в разное? Почему там дорога то в снегу, то чистая?

А. Б.: Это все снималось в одно время. Просто они выбросили кусок, где я отказываюсь от обмена. Нет фабрикации из двух разных съемок. Меня снимали один раз. Две недели я сидел в Чернокозово, в Ханкале меня тоже никто не снимал. Тем не менее, это было похищение человека и незаконное лишение свободы. То, что они спрятали кусок, где я отказываюсь свидетельствует об этом. Я тогда уже начал понимать, что меня обманули. Мне сказал, что меня обменяют Атгериеву. Я пошел на этот обмен, так как был уверен, что они не решаться на него, т. к. это абсолютно противозаконное уголовное дело. С другой стороны, если это правда, то я Атгериева знаю, и пусть кто-нибудь получит свободу, и если он дал гарантии, что я буду немедленно отпущен, то я буду отпущен. Кроме того, я написал в своём заявлении, что не считаю себя ни в чем виновным, поэтому не хочу скрываться от следствия. Я продумал все обстоятельства и дал согласие на обмен. Причём я именно дал согласие, а не сам напросился. Со мной была проведена предварительная беседа. Со мной беседовал этот мерзавец Игорь, фамилии не помню, который объяснял ситуацию.

С. Г.: Кажется, Поспелов. Он из Администрации Президента.

А. Б.: Он назвался офицером ФСБ.

С. Г.: Они все – офицеры ФСБ, но он член комиссии по освобождению пленных. У Измайлова есть полные данные.

А. М.: Восстанови в нескольких фразах хронологию.

А. Б.: 16 января я был задержан на блок-посту на окраине Грозного в селении Старая Сунжа сотрудниками ОМОН. На мой взгляд, это не была специальная операция. В их руки попал журналист, которого они не знали, не очень хорошо представляли, что с ним делать. Меня отправили на Ханкалу, в подразделение армейской разведки. Там я провел двое суток. Там обстоятельства моего содержания тоже были не очень весёлыми. Оттуда я был отправлен в Чернокозово, где провел с 18 по 2 февраля. 2-го февраля я был освобожден следователем Наурской прокуратуры Чернявским. После этого меня похитили сотрудники российской милиции и привезли в Гудермес, где бросили в камеру Городского ОВД. Утром 3-го меня привезли в неустановленное мною место. Там была проведена имитация обмена, зафиксированная на пленку. После этого с 3-го по 23 февраля я содержался в селении Автуры в родовом доме Адама Дениева. Там проживает его сестра. Меня там насильственно удерживали двое лиц: младший брат Адама Дениева. Он представлялся то Русланом, то Адамом. То Магомедом. И, по всей вероятности, сотрудник то ли Шалинског ФСБ, то ли РУБОП, который постоянно был в маске и его лица я ни разу не видел. 23 февраля меня в багажнике перевезли из Автуров в Махачкалу. Ночь я провел под охраной на окраине города в каком-то сарае. 24-го уже в салон автомобиля меня привезли на российско-азербайджанскую границу и пытались провести через КПП. Но один из паспортов, в подлинности которого не усомнился пограничник, был просто недооформлен – там не было печати. Это были не мои паспорта. Мои были изъяты 16-17 февраля в Автурах. Мои сопровождающие договорились с каким-то проводником, который водит желающих через границу пешком, передали ему меня. Ему всех подробностей не рассказали и я часа 4 уговаривал его меня отпустить. После этого я вернулся в Махачкалу, переночевал ночь у родственников случайного попутчика. 25 утром я позвонил своему коллеге Олегу Кусову и сказал, чтобы он немедленно приезжал в Махачкалу. К властям я обращаться опасался – у меня были серьёзные опасения. Тогда я ещё не знал точно, что со мной происходит. В Автурах меня заставляли писать различные заявления, о том, что я веду борьбу с Америкой и Россией под исламскими знаменами хочу встретиться с Бен-Ладеном и его подручными. Я не сопротивлялся и делал все, что они просили. Я изображал из себя абсолютно сломленного человека с самого начала. У меня была цель, во-первых, добраться непокалеченным до жены и детей, сохранить возможность рассказать потом обо всём, что произошло в Чечне.

Я не сомневался, что как только возможность представится я все расскажу по правде. Я не видел смысла вести сопротивление вооруженным людям. Поскольку я не знал, что я такой популярный человек, т. к. меня держали в абсолютной изоляции. Я понимал, что Свобода ведёт какую-то работу, но не предполагал, что разыгрался такой скандал и шум вокруг моего исчезновения, поэтому я пошел гулять по Махачкале, зашел на два центральных рынка, в книжный магазин и был опознан милиционерами. Одну ночь я провел в пресс-центре МВД, следующую – в СИЗО, ещё одну – в Махачкалинском централе. Потом меня выдернули, посадили в самолёт Рушайло и привези в Москву.

На границе меня всё время пытались отправить в Баку, чтобы я нашел там своих коллег по радио, и все свои дела уже обсудил бы с ними. Паспорт заграничный они советовали выбросить. Я его и выбросил. Оставил только общегражданский на имя Мусаева Али Саоглы. Российский паспорт, с пропиской в Курске.

От меня требовали написать, что я остаюсь добровольно и требую, чтобы меня обменяли на пленных, которых взяли при штурме Грозного. Я это сделал, но в очень аккуратной формулировке. Я понимал, что это 208 статья УК. Я употреблял «чеченская сторона, российская сторона», Видимо более квалифицированные люди прочли эту запись и поняли, что она не годится. Потом следующий шаг был – приехал абсолютно кретиновидный по сути младший брат Дениева и приказал, чтобы я наговорил на пленку что хочу встретиться с Бен-Ладеном или с представителями. Потом приехал толстопузый в маске и записал сразу два заявления о том, чтобы за меня требовали миллион долларов за моё освобождение – я это сделал. Второе – я, будучи или сотрудником, или членом Северо-Кавказского отделения организации Аль Ислами, потом я узнал, что это просто бессмысленно, обязуюсь вести борьбу бескомпромиссную с Россией и США и что я делаю это заявление перед Всевышним. В случае если обнародую его, то моя семья и я будем беспощадно уничтожены. Это я сейчас понимаю, а тогда у меня была истерика, и я требовал гарантий безопасности для семьи.